Вёртер Бух

Сатана снимает маску

Так будут обозначены комментарии Яра

Так дополнения от Фантома

А так мои на них ответы.

– Русских христиан поскреби как следует, обнаружишь родян. Даже скрести не надо, и так просвечивает… Ю. А. Никитин "Откровение"

ВСТУПЛЕНИЕ

Летней ночью, в пряном и теплом воздухе Луна поднимается над миром, желтая, словно огромный апельсин, наполненная золотистым сиянием. Ее мягкий медвяный свет успокаивает и в то же время завораживает, хочется запрокинуть голову и завыть, сливаясь с чем-то древним, но бесконечно родным и близким. В воздухе витает аромат тайны, все вокруг будто бы пронизано колдовством. Именно в такие ночи, как утверждают христиане, Дьявол шлет искушение правоверным людям, толкая их на путь греха и гибели души. Он искусный обольститель и в то же время ужасный палач, карающий грешников в аду. Его ненавидят и боятся, ему поклоняются, от него ждут помощи, поэты воспевают его образ… Казалось бы, что может быть архаичней и древней архангела Сатанаэля (-ила) которого Отец наш Всевышний изгнал с небес за непомерную гордыню? Или змея-искусителя, заставившего Еву сорвать и надкусить запретный плод? Между тем, чем больше я знакомился с литературой по этому вопросу, тем больше убеждался, что образ этот в христианстве собирателен и, во многом (если не во всем), высосан из пальца. Следуя принципу "Кто не с нами, тот против нас", священники того времени валили в одну кучу религии других народов, поклонявшихся другим богам. Показательно весьма то, что даже религиозного реформатора Мартина Лютера, католики считали сыном Сатаны. Это как история с пентаграммой. Изначально это был символ мудрости и отвращения злых духов, но теперь, после идейной обработки, какие чувства вызывает он у простого обывателя, не говоря про верующего?

Но архетип Сатаны, как существа гордого и протестующего, безусловно полезен. Дьяволопоклонниками и еретиками называли тех, кто пытался пересмотреть существующую доктрину мира. Искореняли всех, отличающихся от среднестадного. Когда какой-то придурок в папской тиаре написал, что женщины легче сорока пяти килограмм ведьмы, т. к. метла, якобы не способна поднять вес больший, угадайте, что стало с миниатюрными женщинами в Европе? Церковь боялась людей думающих, так как они способны были подорвать ее могущество. Крупнейших ученых того времени жгли на кострах, как еретиков и дьяволопоклонников. А многие закрытые организации, имевшие свое видение мира, огульно приписывались "Святой Церковью" к сатанистам и дьяволопоклонникам (розенкрейцеры, тамплиеры). Так имя Сатаны стало гордым лозунгом, под которым собирались все инакомыслящие, готовые дать отпор засилью церкви в светской жизни общества. Например Вольтер открыто называл своих друзей и единомышленников "братьями во Вельзевуле". А Кардуччи, прославил его (не Вольтера) в своем гимне:

Будь славен Сатана,
Восстанья сила,
Величье разума
И мщенье мысли.
Тебе – моления
И дым кадильный;
Поповский Егова
Тобой низринут.

(перевод взят из книги Амфитеатрова "Дьявол".)

Безусловно, все это хорошо. Но говорить о том, что все эти люди верили в Сатану, как в некого парня с рогами, который насылает греховные думки, было бы нелепо. Для них это был просто ОБРАЗ (семьдесят вторым шрифтом). Если бы в Европе на тот момент было засилье ислама, то все передовые люди были бы ну, скажем, шайтанистами. Хотя, перефразируя одну известную фразу: "если бы черта не было, его следовало бы придумать". Еще не факт, что общество не нуждается в церковном институте. Не все хотят думать, многие хотят верить. И здесь в образе злого (по христианским меркам) Сатаны чувствуется острая нужда. Он бы сдерживал людей от проступков. Ведь боженька добрый, он простит. А Дьявол – нет. Наоборот, он с наслаждением воткнет в жопу трезубец и потащит к сковороде. Средство сдерживать плебс, по-моему, вполне хорошее. Единственное, что хотелось бы, чтобы церковь не пыталась навесить свое черно-белое восприятие мира всем, а занималась только теми, кто этого хочет. Но она всегда стремится опорочить гордый архетип в глазах всего мира. И вот тут начинает проявляться "маска" Сатаны.

ГЛАВА 1. МАСКА

Еще у ранних христиан не было понятия "Сатана", как имени собственного, оно было нарицательным: "сатан", то есть враг, противник. В Священном Писании слово "сатана" употребляется в Ветхом Завете 26, а в Новом 36 раз, но по большей части как имя нарицательное или вообще наречие (взято из статьи Руслана Хазарзара "Сатана в Библии", расположенной на (http.//warrax.net), в то время, как Библия (синодальный перевод) это не только 925 страниц Ветхого Завета, но и 292 Нового, включая Псалтирь. Итого: 1217 страниц, в которых слово "сатан" (прошу заметить, во всех его значениях!) проявляется с периодичностью 1 раз на 20 страниц. Согласитесь, негусто для религии, провозгласившей лозунгом борьбу с этим самым Сатаной. После такого начинаешь задумываться: "А был ли мальчик?". Далее, в Ветхом Завете встречается "hasatan" (посчитанное вместе с "сатаном", "ль'сатаном" и проч. тем же Русланом Хазарзаром) в значении аналогичном предыдущему. В латинском переводе ему же соответствует "diabolus" восходящее к более архаичному греческому "ά" имеющему то же значение. Если же мы внимательно поглядим в алфавит греков, то увидим, что у них нет буквы "в". Таким образом, вполне возможны замещения типа: "Вавилон" – "Бабилон", "Вив(ф)лиотека" – "Библиотека"(это пригодится нам впоследствии). Более того, слова, заимствованные у других языков, греки, как народ цивилизованный и считавший себя прямыми потомками богов, прямо и безапелляционно переиначивали на свой лад (А чтобы меня не обвинили в голословности: "Bartholomey" – Варфоломей, "Babylon" – Вавилон, "Texas" – Техас; это современный английский). А слова заимствованные были несмотря ни на что. И лучшее тому подтверждение тот же самый "satan", ведь христианство появилось в Византийской Империи позже, чем в Израиле. Тут все очень необычно. С одной стороны мы видим, что слово не является именем собственным, т. к. свободно переводится, не имеет никаких добавочных суффиксов и окончаний, а с другой стороны, раз греки взяли свое слово, в корне отличное по звучанию, значит, у них УЖЕ имелось божество со сходными функциями (!).

Имя собственное Виктория тоже отлично переводится… А то, что слова до неузнаваемости переиначивали, то и это нормальное явление.

Кстати, то, сколько раз слово «сатана» употребляется в Библии, еще не о чем не говорит. Ведь это все-таки книга не о борьбе двух противоположностей (боевик?), а жизнеописание сына божьего и трактовка основных принципов христианства, включающих в себя любые мелочи, вплоть до бытовых.

А вот заслушайте-ка цитатку: "Через весь Новый Завет красной нитью проходит великое противостояние Бога и Сатаны – сил добра и зла. К тому же такая точка зрения поддерживается каждым из писателей этой части Библии" The New Bible Dictionary – на мой взгляд, достаточно христианский источник

Глупо было бы, если бы рядовой верующий думал каждый день не о боге своем, не о страшном суде, а о Сатане. Хотя, и с моим утверждением можно поспорить. Ведь заставляют же верующих (особенно католиков) постоянно думать об Аде, как о месте мучений за свои грехи. А от Ада до Сатаны

Вот-вот! Тем более именно католики сделали из Сатаны чудовище, которое по справедливым утверждениям казалось людям гораздо более могущественным, чем сам Бог!

Если смотреть далее, то мы увидим, что Бог свергает Нечистого с Небес на землю (раньше здесь была ссылка на главы из Иезекиля, но, прочитав ее повнимательнее, я понял, что говорит он это не о Сатане, а о царе Тирском. То же самое можно сказать о всех хрестоматийных ссылках, которые приводят священники, да и вообще, о всех таких местах. Везде говорится о каком-либо царьке, из местных, либо о зарвавшемся не в меру попике). Тогда, у меня возник вопрос: "а чего это вдруг Бог сверг Дьявола? Было ли это свержение описано в Библии вообще? А если его не было, то зачем церковники его придумали?". Оказалось очень просто. Это еще одна из "масок" Сатаны. Миф свержения, поражения, падения, есть коренной миф для практически любой религии мира. Христианство, хотя и искореняло все остальные религии, но это не мешало взять очень многое от них, для наилучшей ассимиляции паствы. Вот и придумали мотив свержения увязать с Библией, и ссылок надавали соответствующих (ну, там, Исайя, Иезекиль). Хотя есть один пример, связанный конкретно со "злым духом" это "Откровение Иоанна Богослова" глава 12 стихи с 7 по 9:

7 И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них,
8 но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе.
9 И низвержен был великий дракон, древний змей, называемый дьяволом и сатаной, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.

Но он не противоречит основной идее, так как написан позже всех остальных, а если верить книге Владимира Борисовича Авдеева "Преодоление христианства" размещенной на (http.//warrax.net), то разного рода "апокалипсисы" в то время были чем-то вроде популярной беллетристики. Проанализируем это место на пальцах: меняем "Михаил и Ангелы его" на "Перун и дружина его", "Индра и войско его", а "дракон" на "Беллерос", "Чудо-Юдо", и получаем миф универсальный для любой религии. Причем, что характерно, во всех религиях такие понятия как свет, добро, жизнь связывали с небом, а тьму, зло, смерть с землей (1). Ригведа, из гимна Индре:

" - он убил дракона, он пробуравил воды,
он рассек чресла гор."

Но христиане добавили немного отсебятины в этот миф, бесспорно. Они назвали Дракона (Сатану, Дьявола) обольстителем вселенной, в то время как язычники, имевшие гораздо более здоровое отношение к половому вопросу, приписывали ему только кражи скота, или запирательство вод (!).

Другой интересный вопрос – почему Бог, обладая силой Своей не может победить Дьявола окончательно и бесповоротно? Ведь на вечной борьбе До-бра со Злом зиждутся основные догматы христианства и все христиане счи-тают, что во время последней битвы победит обязательно "добро", а "зло" будет низвержено и умерщвлено и наступит благословенная эпоха праведни-ков. Не может? С христианской точки зрения смешно. Не хочет? Глупо.

Весьма интересно, что Дьявол предстает перед людьми иногда в обличье медведя или чаще (как уже упоминалось) дракона. И эти обличья были именно первоначальными, далее я объясню почему.

К интересным фактам можно присовокупить также, что Дьявол обитает в аду, который первоначально находился под землей, а Дьяволу отводилась роль царя мертвых, ВЛАСтителя мертвых душ. Также Дьявола считали властителем мудрости, или сокровищ иного плана, поэтому многие постоянно просили у него каких либо материальных благ, но так, как в христианской традиции Дьяволу отводили место незавидное, плюс в связи с имеющейся личиной змея (василиска, дракона) звание отпетого лжеца. Поэтому все сокровища, даренные им, обычно, поутру превращались либо в дерьмо, либо исчезали. Кстати, непонятно почему ветхозаветного змея считают Дьяволом, либо его посланцем, я лично (да и не только я), сколько не искал, не мог найти прямого указания. Желающих поискать самостоятельно отсылаю к Первой Книге Моисеевой (христианам: вот только не надо про иносказания! Там же четко написано: "Змей был хитрее зверей полевых…". И все!). Кроме того, Дьявол никогда не давал сокровищ просто так, он требовал в обмен на них душу. Причем обычно обманывал своего визави (здесь тоже, из под крыльев христианского беса проглядывает уголок древнейшего мифа; проглядывает незаметно, но оч-ч-чень настойчиво).

Еще меня постоянно беспокоил вопрос: как у Дьявола могли совмещаться такие несовместимые функции, как наказание грешников и одновременно склонение людей к греху? Это все равно, что в дрессировке собаки дать команду: "Дай лапу!", а когда она даст, вместо угощения съездить ее палкой по морде. Часто она вам потом лапу давать будет? Попробуйте подумать и дать объективный ответ самостоятельно (да не про собаку!). Попробовали? Не получается? Ничего страшного, даже догматическое богословие предпочитало обходить эту проблему. Хотя, были попытки ответить на этот вопрос, но тогда возникали чудовищнейшие казусы. Простейший пример: Дьявол мучит грешников, в тот же момент и сам является мучимым, привязанным к накаленной адским пламенем решетке (подробнее "видения святого Тунгдала"). Интересно, а как же он людей на путь греха толкает? Говорит: "Чур, вне игры", отвязывается, пойдет, совратит парочку и снова возвращается? И вообще непонятно – если Сатана рекрутирует армию грешников для последней битвы в Армагеддоне, тогда за каким бесом, извините, их мучить? Если же он выполняет Божью волю, тогда о какой битве можно говорить? Мне предполагается вероятным, что христианство в силу своих антагонистических представлений о мире, царя мира мертвых наделило еще и черной злобой и завистью к живущим творениям Господа. Ну, не укладывалось у них в голове, как такой страшный, в общем-то, персонаж мог быть нейтральным, а то и лояльным по отношению к человеку (вспомните, они ведь и Евронимуса в ад переселили, хоть и ангел). Если еще учесть, что его свергли с какой-то там горы, причем не кто-нибудь, а сам Всевышний. Ну не понимали они как после этого можно не воспылать злобой и завистью ко всему живому, а главное к Творцу.

Весьма интересен тот факт, что архаичный, т. е. каббалистический Сатана, играл роль "последней инстанции", эдакого прокурора в суде над грешниками. Функции совратителя, растлителя и др. и пр. на него "навесили" в средневековье (кстати, второе значение слова "сатан", было специализированным и в иудейской судебной практике значило буквально "прокурор", "обвинитель" (2, глава "Сатана")).

Во всех этих нестыковках и казусах, так и прет наружу гигантская мистификация: образ злобного беса, совратителя людей, высосанный из пальца. Ведь таким образом церковь упрочала свое влияние, ибо по тем же липовым законам, только она могла "противостоять" Сатане. А это реальные деньги. Даже деньжищи.

Вы только прочтите следующую пару цитат:

"В развеселой песенке Беранже (…):
Все кардиналы возрыдали:
Прощай, богатство, власть, комфорт.
Отца, отца мы потеряли!
Ах, умер чорт! Ах, умер чорт!" (4)

Или

"В конце прошлого столетия сам папа Лев XIII публиковал нечто вроде пылкой молитвы к архангелу Михаилу, чтобы он снова взялся за страшный меч свой и, бросив свой воинственный клич на все четыре стороны ввысь и вниз от Млечного Пути, еще раз вышел бы в поле померятся со своим старым врагом, которого он не доконал в первый раз, и тот теперь опять, дескать, му-тит умы и пора выбить дурь у него из головы. Итальянские газеты недели две издевались над папским воплем. Кардуччи спросил:

- Уверен ли святой отец, что старый архангел еще жив и в силах?

Артуро Граф отвечал:

- Святейший отец! Я не знаю, какой ответ на ваше предложение после-довал свыше, но и к чему тревожить покой небесного воина? Дело, начатое Христом восемнадцать веков тому назад, закончила цивилизация. Она побе-дила ад и навсегда искупила нас от дьявола." (4)

Уже из пары этих цитат видна вся липовость этого лубочного черта. Его надутость и надуманность. Видна и фигура в папской сутане, стоящая позади своего детища, и умело дергающая ниточки марионетки.

ГЛАВА 2. ЖИЛИЩЕ САТАНЫ.

В наше просвещенное время ни у кого не вызывает сомнения, что Сатана живет в аду. Так уж повелось. На вопрос же что такое ад и где он расположен, никто точно не ответит. Точно так же не ответит что такое и где расположен рай. Хотя, по ортодоксальной христианской мифологии, прочно засевшей у нас в головах, можно утверждать, что рай – это некое место наверху, а ад такое же, но внизу. Между ними – реальный мир. Этакая трехчасность. Рай пока трогать не будем, разберемся с адом. В аду, по догматике, души умерших подвергаются мучениям со стороны демонов. Их то морозят, то варят в котлах с серой, то заставляют жевать собственные губы, то кормят жабами. Вообще, читая-перечитывая все возможные виды казней, придуманные церковниками для грешников в аду, просто диву даешься полету фантазии и широте мысли. Это, каким же надо быть изощренным психом, чтобы такое выдумать? Маркиз де Сад со своей "Философией в будуаре" на фоне теософских трактатов о муках грешников выглядит этаким пионером-онанистом, вышедшим погулять. А самое главное, что догматом было в то время утверждение, что праведники глядя из рая на муки грешников, должны были несказанно радоваться и веселиться. Неверующим советую почитать "Сад демонов", раздел так и называется - "Ад". Вот вам и всепрощение и веротерпимость. По словам католиков тех лет, рай похож на гигантское сборище садистов, для которых райское блаженство заключается в созерцании мук грешников. При этом, что характерно, рай лепили поближе к аду, якобы для того, чтобы праведникам было лучше видно муки грешников. То есть иного способа передачи информации, кроме прямого визуального наблюдения люди тех лет не знали. А позже эти утверждения закоснели и превратились в постулаты, ведущие нас все дальше от истины. Но, вернемся к основному. Ад – место, где отбывают наказание (или просто томятся) души грешников. В эпоху Возрождения, когда люди в принципе, были начитанными, и знали, что население Земли довольно велико, ад представляли огромным местом в центре Земли, со вселенским холодом и прочей атрибутикой. Удивительным в этом было то, что религиоведы (за редким исключением) не представляли себе ад, ну скажем, где-нибудь на небе, или в параллельном измерении. Ну, это так, к слову. То есть ад непременно располагался под землей (выделяется охрененно большим курсивом). Если мы спустимся по временной лестнице вниз, то увидим, что воззрения на внутреннюю природу ада, на разных этапах истории, в корне отличны: изначальным является мотив холода, сырости, тесноты. Адское пламя было добавлено позже, как и огромная протяженность ада. Более того, огонь считался субстанцией божественной, и тогда было придумано особое "фосфорическое пламя", которое не светит, но обжигает. В принципе – довольно странно, если смотреть с точки зрения поздних христиан – у них ад уподобляется огненной пустыне и называется соответственно: геенна огненная. Но все станет на свои места, если предположить, что мотив холода и сырости, а также вечной темноты был первичен, и церковники не захотели нарушать еще одну догму. Вследствие этого и пошли выверты: то у них пламя жжет, но не светит, то вообще чередуются холодные и горячие участки. Они просто оказались заложниками антагонизма, лежащего в Ветхом и Новом завете. Даже я, человек не сильно углублявшийся в чтение, довольно скоро заметил уйму противоречий. Намеки на сырость и холод ада содержатся в Ветхом Завете: например, в Плаче Иеремии, глава третья –

"1. Я человек, испытавший горе от жезла гнева его.
2. Он повел меня и ввел во тьму, а не во свет
…
6. Посадил меня в темное место, как давно умерших."

Книга Иова, глава 10:

"21. Прежде нежели отойду – и уже не воз-вращусь, - в страну тьмы и тени смертной.
22. В страну мрака, каков есть мрак тени смертной, где нет устройства, где темно, как самая тьма."

Откровение Иоанна Богслова, глава 20:

"13. тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них."

Или, например, Книга Исайи, глава 24, стих 22:

"22. И будут собраны вместе, как узники, в ров, и будут заключены в темницу, и после долгих дней будут наказаны."

А в Новом Завете Иисус Иосифович стращает свою паству уже геенной огненной.

Итак, в итоге наших рассуждений мы пришли к архаичному представлению об аде, как о темном, сыром, холодном и тесном месте. Больше всего для данной характеристики подходит пещера. В этом месте томятся души грешников. Причем, что характерно в раннем христианстве, да и в Библии нет этих надуманных мотивов казни грешников: все их томления заключаются в нахождении в тесном, сыром месте, не видя солнечного света. Кроме того, в аду тех лет, не наблюдается сонмищ чертей, бесов, демонов и прочих бойцов Адского Воинства. Всё это извращение было добавлено позже, в средние века, когда "просвещенная" интеллигенция была помешана на геральдике, и пыталась придумать строгую иерархию чинов не только в аду, но и в раю. Причем количество ангелов и бесов было подсчитано довольно точно (насколько это вообще возможно ). Желающие могут убедиться, заглянув все в тот же "Сад Демонов", главу под названием "Государство инфернальное". Единственное, что прослеживается достаточно достоверно и не подлежит сомнению, так это нахождение в аду самого Сатаны, как хозяина (ВЛАСтителя) мертвых душ. Теперь самое интересное: у древних славян (вернее у русов-ариев, бореалов, протоиндоевропейцев, что суть одно и то же) был так называемый культ "красного предка". Это когда черепа пращуров не хоронили вместе с телом, а чистили, красили в красный цвет и ставили на полку, якобы для того, чтобы дух предков (он же изначально домовой) охранял дом и наставлял своих неразумных детей (1); отсюда, кстати, и пошло выражение "красный угол", содержимое которого по принятии христианства заменили на иконы. Идем далее. Представим себе, что охотник натыкается в лесу на берлогу медведя в его отсутствие (нет, это не бред, это правда нужно!!!). Что он там видит: в тесной пещере, сырой с затхлым, вонючим воздухом (вспомните ужасный смрад христианских демонов) находятся скелеты людей. С ЧЕРЕПАМИ! Т. е. души неупокоенных соплеменников, возможно родственников. Но кто же владеет ими? Изначально арийские племена точно знали, что это медведь, потому его и назвали медведем, по одной из его главных функций (он "мёды ведает"), чтобы ненароком не призвать на свою голову. А старорусское название медведя – бер (берлога – логово, лежка бера). "Бер" он был наверно потому, что "брал" то, что ему нравится, не спрашивая никого. Потому медведя (имя его назовем позже) и считали властителем подземного мира, царства мертвых. Но потом, когда охотники поняли, что если выйти на медведя с рогатиной, то убить его гораздо проще, чем думали раньше. Получается, что хозяина мертвого царства завалить, как…гм, просто, в общем. И чтобы сохранить непобедимость архетипа начали заменять на различных Змеев Горынычей, Чудо-Юдо, змей, драконов и прочие пакости, позже перекочевавшие в христианскую мифологию (которых, кстати, никто и никогда не видел).

ГЛАВА 3. ОБЛИЧЬЯ ДЬЯВОЛА

Этот раздел один из самых, на мой взгляд, интересных, в плане противо-речий. Судите сами: Бог создал человека по образу Своему и подобию, так? Наделил половыми различиями (хотя все теософы упорно утверждали, что Бог и ангелы Его бесполы и бестелесны). Далее, ангелы суть мысли Бога. Са-тана главный из ангелов. Выходит, что первой мыслью Бога была та мысль, из которой позже получился наш дух мятежа. Сам не понял, зачем написал, ну да ладно.

Итак, Сатана, мысль Бога. Об обличье мысли говорить как-то не принято. С другой стороны, когда говорят "безобразные мысли", имеют ввиду, что они противоречат общепринятым нормам "морали" (по другому слово "мораль" писать не могу). Итак, Сатана противоречит нормам "морали", потому безобразен. Спорно. Чичолина, тоже, например, противоречит нормам "морали", но те, кто знал ее близко, безобразной ее не считали ;-). Но безобразность бесов была постулирована и сомнению не подлежала; почему? Еще один догмат? Догматы ведь имеют под собой реальную основу, существующий прецедент, из-за которого, собственно и была выбрана та или иная форма поведения. Но почему, всегда все "злое", с точки зрения данной религиозной концепции, меняло не только свою сущность, но и свой внешний облик? Самым логичным было бы предположить, что именно облик чудища (для "злого" персонажа) и был первичен для любой религии, а "ликом черен и прекрасен", появилось позже, от осознания, что хоть и падший, но все же ангел и к тому же самый главный. Но и здесь со всеми этими чудовищами нужно быть осторожным: возьмем любое описание демона. Вот под рукой лежит "Сад демонов", открываем "Ваэль". Видим: "первый король, владычествующий над Востоком, является о трех головах: жабы человека и кошки…". Мало? Еще: "Великий граф, является как олень с пламенеющим хвостом…"; это про Фурфура. Такие описания можно перечислять очень долго, и везде демоны будут представать фантасмагорическими чудовищами, лишенными даже намека на антропоморфность. В таких случаях, помня первоисточники, например "Псевдомонархию демонов" Вира, будет логичным предположить, что здесь на внешний облик демонов наложил отпечаток алхимический оккультный символизм того времени. Подлинную архаику необходимо искать не в умствованиях средневековых теософов, а в народных воззрениях на природу Дьявола. Наиболее упрощенное, оно всегда и было наиболее архаичным.

Основным обличьем Дьявола считалось обличие пресмыкающегося вообще (василиск, дракон и др.) и змея в частности, так как раз в Библии змей соблазнил Еву, то посчитали, что управлял им Сатана. Отсюда, кстати, такая ярая ненависть к змеям. Именно дракон (змей), на мой взгляд наиболее архаичен. Змей вообще характерен многим религиям например, в славянстве – это Юша-змей, на теле которого покоится Земля. У скандинавов это Ёрмунганд, один из детей Локи, огромный змей, живший в море и топивший корабли, но постепенно выросший настолько, что телом своим опоясал Землю. Еще, как пример, можно привести китайских драконов и индийских нагов, но они к делу не относятся. Так вот; не знаю, как там с Ёрмунгандом, но одним из признаков жизнедеятельности Юши-змея было "земли трясение", т. е. люди его реально боялись и не хотели неосторожным поступком пробудить. Этот страх впоследствии вовсю эксплуатировали христианские священники. Для них спекулировать образом дракона было просто выгодно. Одним из обличий Дьявола является медведь (о нем речь впереди). Далее, туда влились практически все языческие боги (всевозможные ваалы, баалы (что суть одно и тоже), плутоны, паны, и нечисть рангом пониже). Во всех описаниях Ада, будь то художественная или теософская литература тех лет, в Инферно мы видим всех богов древности: Аполлон, например, стал ангелом Бездны Авадоном, в других местах Люцифером, их сам черт не разберет. Но если приглядеться повнимательнее, и очистить этот образ от наносной антропоидной шелухи и числовых шарад: десять рогов, двенадцать копыт и т. д., мы увидим, что Дьявол превратится в волосатое существо, ходящее на задних лапах, кстати, не имеющее рогов и копыт (вообще, рога и копыта прилепили Сатане за то, что изначально они принадлежали богам плодородия; а в силу зажатости христиан в вопросах отношения полов…). Это хорошо видно, например, в "Саду демонов" на репродукции английской гравюры 11 в. на стр. 119. больше всего, то существо напоминает…медведя…

Обличий было громадное множество, но основные включали в себя не только пресмыкающихся, но и домашних животных, которые вполне могли существовать в диком (полудиком) состоянии. Не говоря о кошках, туда включались собаки, козлы и свиньи. Притом, данное отождествление достаточно архаично (насколько вообще возможно определить время в исследовании данного архетипа).

Бесспорно, это все имело место, причем, откуда взялся козел вполне понятно. Просто следует помнить про еврейский обычай посвящения "козла отпущения" Азазелю. А вот кошки, собаки, свиньи… На мой взгляд, это более поздние додумывания.

ГЛАВА 4. ИМЕНА ДЬЯВОЛА.

С Сатаной и Дьяволом понятно, это нарицательные имена, позже превратившиеся в собственные. Еще один из интересных казусов: Дьявол получил имя Люцифер. Казалось бы, такое мерзкое существо, и вдруг "светоносный". Поздние теософы, запутавшись в своих противоречиях, говорили, что Люцифером Дьявол был до своего падения, после коего получил имя Люцифуга ("бегущего от света") и изменил внешность с трогательно-прекрасной на отвратительно-безобразную (2, глава "Люцифер"). Это противоречие решается, на мой взгляд, гораздо проще: во времена раннего христианства римский император Август Октавиан насильно насаждал культ Аполлона. Это имя тоже значит – лучезарный, светоносный. И многие христиане за насильное отречение от своей веры кляли Аполлона и влили его образ в образ Дьявола.

Все ваалы, баалы, и прочие "идолища поганые", есть не что иное, как местные боги язычников. Имена их восходили к одному корню: *UEL (более поздние вол – вел, бол – бел.) (1). Сюда же можно отнести и того самого "ά" из раннего христианства. Корнями они восходят к одному божеству, от которого пошли такие русские слова, как воля, власть, веление, волосы. Эти разноречивые производные обязаны своим появлением одному русскому божеству – Велесу (подробнее см. (1)). Происхождение их от Велеса, в принципе вполне объяснимо: медведь (он же по сути, Велес), ВОЛОсатый, ВОЛен делать то, что хочет, потому, что имеет ВЛАСТЬ над потомками, через черепа их предков. Со среднестадной точки зрения – маразм полный, но…

Миф о свержении также очень характерен: во всех мифологиях присутствует притча о том, как злобного демона, похитителя скота (вот тебе и "скотий бог"), владыку подземного мира побивает волшебным оружием (молотом, ваджрой, молнией) бог – громовержец и свергает его с некоторой возвышенности. Кстати, скотий Велес собственно потому, что воровал у земледельцев скот и задирал его, поэтому скотоводы-кочевники русы представляли прекрасные Велесовы пастбища с изобилием ворованного скота (вспомните, что Дьявола считали хранителем несметных богатств!). И рогат он стал в то же время, как начал воровать скот. В других религиях его называли, например "запирателем вод". В "Тайнах древних русов" автор приводит весьма остроумное объяснение этих свержений: во времена каменного века, люди прятались от опасностей на скалах и ветвях деревьев. Поэтому самым страшным их врагом был медведь, который, в принципе мог достать человека везде; тогда охотники начали копить в убежищах запасы камней и бить ими медведя при первом удобном случае. Вот вам и "мировое древо - Игддрасиль", "ваджра – молния – молот", "бог – громовержец (ваджрометатель)", мотив "свержения". Бессмертность злых сил, кстати, оттуда же: ведь медведь не один, их много.

А на чем зиждилась спокойная жизнь тех лет? На следовании законам предков. Считалось, что если отойти от постулатов веры, можно навлечь на себя гнев богов, потому, что они хотят именно так, и никак иначе. Замкнутые этносы и выживали, благодаря традициям. Но и замкнутыми они оставались, благодаря тем же догмам и традициям. Киевская Русь стала набирать силу оттого, что вводила в свой пантеон чужих божеств, т. е. у нас еще тогда была свобода вероисповедания, причем не только на словах, как сейчас, а на деле. Потому и государство росло, крепло и набирало силу. Ну, да разговор не об этом. Главное же, Велес в то время был богом простого крестьянства, в отличие, скажем от Перуна, бога родовитых бояр и дружинников. Здесь православная церковь применила хитрый ход: т. к. Велес, в принципе, заключал в себе и добрую и злую ипостаси, был Великим Пастухом и владыкой загробного мира (слияние образов медведя – убийцы и пастуха – похитителя скота), плюс именно он имел самую широкую аудиторию верующих, ведь ему поклонялись не только на Руси, но и в других частях света, просто знали под другими именами, его и сделали прототипом Сатаны. Отсюда и греческое "a", корень БОЛОС, помните про замещение "Б" на "В"? а "a" – "диа", "деа", "дио", по-гречески и есть "бог", слово, произошедшее от старорусского "див". Это косвенно подтверждается таким не относящимся к делу источником, как "Сатанинская Библия" А. Ш. ЛаВея. Вот строчка из главы "Ад, Дьявол и как продать свою душу": "Само же слово "Дьявол" происходит от индийского "деви", которое означает "бог"". В латинском языке "деви" превратилось в "деу", "деа", "дио". А позже в "дья". Непереведенной оставалась часть "вол" (он же "волос"). То есть, если переводить, получается: "бог Во(е)ло(е)с". Кроме того, именно в пользу славянского (нет, правильнее будет все-таки протоиндоевропейского или арийского, ибо славяне, прямые их потомки) происхождения Дьявола говорят объективные факты.

Перевод имен Аполлон и Люцифер тождествен? В какой-то мере - да. Только ассоциировались эти имена с разными понятиями: Аполлон - со светом Солнца, Люцифер - со светом Венеры. Так что какие-то различия в восприятии их народом должны быть, следовательно влился не весь образ, а скорее всего его словоформа. Проще говоря, с образом Дьявола стало ассоциироваться определенное название, несущее невербальную информацию.

Здесь примечание: сходство имен было мною взято на основе тождественности функций: и тот и другой есть "несущий свет", а вот свет чего, я уже не углублялся. Но целом, замечание полезное, ведь при всем своем огромном количестве имен у христианского Дьявола есть лишь те функции, которые ему определила церковь.

И к слову о разных именах архетипа. Однозначно тут заявлять нельзя. Например, если следовать теологической демонологии (да и любой демонологии в целом), то там существуют четкие различия между Дьяволом, Сатаной и Люцифером. Конечно, каждый автор разделяет их по собственному усмотрению, поэтому придраться к тебе не могу, нечем :-))). Хотя, недавно прочитал нетеологическую демонологию и призадумался. Люцифер, являясь одним из могущественнейших демонов Сатаны (следи за мыслью) в то же самое время выше его рангом. В тексте выделений не было и мысль прошла незамеченной, зато потом... До сих пор графическую модель построить не могу :-)))

Вопрос о том, почему произошло дробление одного Дьявола на нескольких персонажей довольно запутанный. Но, на мой взгляд, здесь не обошлось без влияния библии. Там в разных книгах Дьявола называют по разному и наделяют разными функциями.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мне кажется, в общих чертах я довольно четко обрисовал архиграндиознейшую мистификацию всех времен и народов. Христианские священники заставили верующих бояться и ненавидеть одного из главных богов практически всех пантеонов Евразии. Бога нашего земного мира и мира подземного. Бога, хранящего знания о природе всех вещей, ибо живущий в недрах, знает больше, чем парящий в небе. Ведь, по мифологии славян, Род, после сотворения мира, сел на верхушку мирового дуба и отдыхал, созерцая содеянное, предоставив трудиться тем, кто помоложе. Христиане обрастили прямое и скромное древо языческого персонажа таким ворохом чудовищных побегов, что за ними полностью скрылся ствол. Но главным преступлением было то, что они отучили простой люд отвечать за свои проступки, ведь как просто было сказать теперь: "бес попутал", и купить индульгенцию, умножая тем самым чудовищный воз ошибок. Вот они, методы церкви, свободно идущей на ложь, и громоздящей нелепость на нелепости, ради единственной возможности: манипулировать умами своей паствы. Теперь видно, кто подлинные владыки душ человеческих. Вспоминается рассказанная как-то Эдвардом Радзинским притча: в английскую церковь не пустили чернокожего мальчика. Он сел перед порогом церкви и плачет. К нему подходит Бог и спрашивает: "Мальчик, ты почему плачешь?". Мальчик, вытирая слезы, говорит, указывая рукой на храм: "Они меня туда не пускают!". Тогда Господь вздохнул тяжело и говорит: "Ты знаешь, меня они туда тоже не пускают". Хотя рассказывал он эту притчу по другому поводу, но применительно контексту статьи, она подходит вполне. В общем, для кого-то это покажется полным идиотизмом, но это мои слова и мысли, и они такие, какие есть. Поэтому я изложил их, как смог, с надеждой на объективную критику и трезвую оценку. Я не требую резко отказаться от старого взгляда на мир читателей данной статьи. Наоборот, такой человек достоин лишь презрения, ибо не имеет твердой жизненной платформы. Я буду очень рад, если смогу заронить зерно сомнения, и заставить читателя начать анализировать и проверять, хотя бы для того, чтобы опровергнуть. Ибо в споре, кроме мордобоя, иногда рождается ИСТИНА.

С уважением ко всем прочитавшим Вёртер Бух.

Список использованной литературы

1. "Тайны древних русов" Ю. Д. Петухова Изд.:"Вече" 2001г.
2. "Сад демонов. Словарь инфернальной мифологии средневековья и возрождения" автор-составитель А. Е. Махов, М.: Интрада 1998г.
3. Библия под редакцией гл. Демиурга Ойкумены Яхве Адонаи Саваофовича изд.: "Мертвое море Лтд." Год неизвестен.
4. "Дьявол" А. В. Амфитеатрова изд. "Велес" – "Парамир" 1991 г.

Все остальные источники являются эпизодическими и их названия указываются в статье.

---

Warrax Black Fire Pandemonium  http://warrax.net   e-mail warrax@warrax.net
This page last modified 01-01-V A.S.

---

---

---

DEVIL WORSHIP

History of the Devil, by Paul Carus, [1900], at sacred-texts.com

DEVIL WORSHIP

FROM A SURVEYAL of the accounts gleaned from Waitz, Lubbock, and Tylor, on the Primitive state of religion, the conviction impresses itself upon the student of demonology that Devil-worship naturally precedes the worship of a benign and morally good Deity. There are at least many instances in which we can observe a transition from the lower stage of Devil-worship to the higher stage of God-worship, and there seems to be no exception to the rule that fear is always the first incentive to religious worship. This is the reason why the dark figure of the Devil, that is to say, of a powerful evil deity, looms up as the most important personage in the remotest past of almost every faith. Demonolatry, or Devil-worship, is the first stage in the evolution of religion, for we fear the bad, not the good.
Mr. Herbert Spencer bases religion on the Unknown, declaring that the savage worships those powers which he does not understand. In order to give to religion a foundation which even the scientist does not dare to touch, he asserts the existence of an absolute Unknowable, and recommends it as the basis of the religion of the future. But
p. 7
facts do not agree with Mr. Spencer's proposition. A German proverb says:

"Was ich nicht weiss
Macht mich nicht heiss."

Or, as is sometimes said in English:

"What the eyes don't see
The heart doesn't grieve for."

What is absolutely unknowable does not concern us, and the savage does not worship the thunder because he does not know what it is, but because he knows enough about the lightning that may strike his hut to be in awe of it. He worships the thunder because he dreads it; he is afraid of it on account of its known and obvious dangers which he is unable to control.
Let us hear the men who have carefully collected and sifted the facts. Waitz, in speaking in hisAnthropologie (Vol. III., pp. 182, 330, 335, 345) of the Indians, who were not as yet semi-Christianised, states that the Florida tribes are said to have solemnly worshipped the Bad Spirit, Toia, who plagued them with visions, and to have had small regard for the Good Spirit, who troubled himself little about mankind. And Martins makes this characteristic remark of the rude tribes of Brazil:
"All Indians have a lively conviction of the power of an evil principle over them; in many there dawns also a glimpse of the good; but they revere the one less than they fear the other. It might be thought that they hold the Good Being weaker in relation to the fate of man than the Evil." 1
Capt. John Smith, the hero of the colonisation of Virginia, in 1607, describes the worship of Okee (a word

p. 8
which apparently means that which is above our control) as follows: 1
"There is yet in Virginia no place discouered to bee so Savage in which the savages haue not a religion, Deare, and Bow and Arrowes. All thinges that were able to do them hurt beyond their prevention they adore with their kinde of divine worship; as the fire, water, lightning, thunder, our ordinance peeces, horses, &c. But their chiefe God they worship is the Diuell. Him they call Oke, 2 and serue him more of feare than loue. They say they haue conference with him and fashion themselues as neare to his shape as they can imagine. In their Temples they haue his image euill favouredly carued and then painted and adorned with chaines, copper, and beades, and couered with a skin in such manner as the deformity may well suit with such a God." (Original ed., p. 29.)
"In some part of the Country, they haue yearely a sacrifice of children. Such a one was atQuiyoughcohanock, some 10 miles from Iames Towne, and thus performed.
"Fifteene of the properest young boyes, betweene 10 and 15 yeares of age, they painted white. Hauing brought them forth, the people spent the forenoone in dancing and singing about them with rattles.
"In the afternoone, they put those children to the roote of a tree. By them, all the men stood in a guard, every one hauing a Bastinado in his hand, made of reeds bound together. This [these] made a lane betweene them all along, through which there were appointed 5 young men to fetch these children. So every one of the fiue went through the guard, to fetch a child, each after other by turnes: the guard fearelessly beating them with their Bastinadoes, and they patiently enduring and receauing all; defending the children with their naked bodies from the vnmercifull blowes they pay them soundly, though the children escape. All this while,


p. 9
the women weepe and crie out very passionately; prouiding mats, skinnes, mosse, and drie wood, as things fitting their childrens funerals.
"After the children were thus passed the guard, the guard tore down the tree, branches and boughs, with such violence, that they rent the body and made wreathes for their heads, or bedecked their haire with the leaues. What else was done with the children was not seene; but they were all cast on a heape in a valley, as dead: where they made a great feast for al the company.
"The Werowance [chief] being demanded the meaning of this sacrifice, answered that the children were not all dead, but [only] that the Oke or Divell did sucke the blood from their left breast [of those], who chanced to be his by lot, till they were dead. But the rest were kept in the wildernesse by the yong men till nine moneths were expired, during which time they must not conuerse with any: and of these, were made their Priests and Coniurers.
"This sacrifice they held to bee so necessarie, that if they should omit it, their Oke or Divel and all their other Quiyoughcosughes (which are their other Gods) would let them haue no Deare, Turkies, Corne, nor fish: and yet besides, hee would make great slaughter amongst them.
"To divert them from this blind idolatrie, many vsed their best indeauours, chiefly with theWerowances of Quiyoughcohanock; whose devotion, apprehension, and good disposition much exceeded any in those Countries: who though we could not as yet preuaile withall to forsake his false Gods, yet this he did beleeue, that our God as much exceeded theirs, as our Gunnes did their Bowes and Arrows; and many times did send to the President, at Iames towne, men with presents, intreating them to pray to his God for raine, for his Gods would not send him any.
"And in this lamentable ignorance doe these poore soules sacrifice themselues to the Diuell, not knowing their Creator." (Original ed., pp. 32, 33, 34.) 1

p. 10
Similar practices prevailed among almost all the Indian tribes who inhabited the islands and the two continents of America a few centuries ago. M. Bernhard Picart's illustration 1, drawn according to the report of Peter Martyr, 2 an eye-witness, proves that the tribes of Hispaniola, now commonly called Haiti, paid homage to the Supreme Being under the name of Jocanna, and their practices show that they were devil-worshippers of the worst kind. Even the most civilised Americans, the Mexicans, had not as yet outgrown this stage of religious belief. It is true that the idea of a white God of Love and Peace was as not quite foreign to them, but the fear of the horrible Huitzilopochtli still prompted them to stain the altars of his temples with the blood of human victims.
Human sacrifices are frequently mentioned in the Bible. Thus the King of Moab, when pressed hard by. the children of Israel, "took his eldest son that should have reigned in his stead and offered him for a burnt-offering upon the wall" (2 Kings, iv. 27). He succeeded by this terrible expedient in saving the city, for the biblical report continues: "And there was great indignation against Israel; and they [the Israelites] departed from him and returned to their own land."
The prophets were constantly preaching against the pagan practice of those Israelites who, in imitation of the religion of their neighbors, sought to "sacrifice their sons and daughters to devils," or let them "pass through the fire of Moloch to devour them"; but so near to the religious


p. 11

Click to view
DEMONOLATROUS CEREMONIES OF THE OLD INHABITANTS OF HAITI. (After Picart.)

p. 12
conception of the savage was even the purer faith of Israel that Jephtha still believed that God required of him "to offer his daughter up as a burnt offering." (Judges, xi. 29-40).

Click to view
HUMAN SACRIFICE AMONG THE GREEKS.
[Polyxena dies by the hand of Neoptolemus on the tomb of Achilles.--After an ancient cameo in Berlin.]

The most civilised nations on earth still preserve in their ancient legends traces of having at an early period of their religious development immolated human beings in propitiation of angry deities. When the glory of Athens was at its climax, Euripides dramatically represented the tragic fate of Polyxena who was sacrificed on the tomb of Achilles in order to pacify the dead hero's spirit and thereby ensure the safe return of the Greek army.
Progress in civilisation led to a modification but not to a direct abolition of human sacrifices. We find among more advanced savages, and even at the dawn of a higher civilisation, a practice whereby the victim, be it a child, a virgin, or a youth is offered up without slaughtering, and has a chance either to escape by good luck or to be rescued by some daring deed. Traces of this conception are found in the tales of Perseus and Andromeda, of Palnatoke the marksman, who, like William Tell, shot an apple from his
p. 13
child's head, of Susano, in Japanese folk-lore, who slew the eight-headed serpent that annually devoured one of the daughters of a poor peasant, and similar ancient legends. At the same time human victims were supplanted by animals, as is indicated by various religious legends. Thus a hind was substituted for Iphigenia and a ram for Isaac.

Click to view
A HIND SUBSTITUTED FOR IPHIGENIA.
[Agamemnon, her father, veils his head, while Diomedes and Odysseus deliver the virgin over to Kalchas, the priest. Artemis appears in the clouds and a nymph brings the hind.--After a Pompeian fresco.]

Human sacrifices are one of the principal characteristic traits of Devil-worship, but not the only one. There are in addition other devilish practices which are based on the idea that the Deity takes delight in witnessing tortures, and the height of abomination is reached in cannibalism, which, as anthropology teaches us, is not due to scarcity of food, but can always be traced back to some religious superstition, especially to the notion that he who partakes of the heart or brain of his adversary acquires the courage, strength, and other virtues of the slain man.
The last remnants of the idea that the wrath of the Deity must be appeased by blood, and that we acquire spiritual powers by eating the flesh and drinking the blood of the victim still linger with us to-day in the medieval
p. 14
interpretations of certain church dogmas, and will only disappear before the searching light of a fearless and consistent religious reformation. We must remember, however, that certain superstitions, at early stages of the religious development of mankind, are as unavoidable as the various errors which science and philosophy pass through in their natural evolution.
Religion always begins with fear, and the religion of savages may directly be defined as "the fear of evil and the various efforts made to escape evil." Though the fear of evil in the religions of civilised nations plays no longer so prominent a part, we yet learn through historical investigations that at an early stage of their development almost all worship was paid to the powers of evil, who were regarded with special awe and reverence.
Actual Devil-worship continues until the positive power of good is recognised and man finds out by experience that the good, although its progress may be ever so slow, is always victorious in the end. It is natural that the power that makes for righteousness is by and by recognised as the supreme ruler of all powers, and then the power of evil ceases to be an object of awe; it is no longer worshipped and not even propitiated, but struggled against, and the confidence prevails of a final victory of justice, right, and truth.

---

Footnotes

7:1 Quoted from Tylor, Primitive Culture, II., p. 325.
8:1 "A map of Virginia. With a description of the covntrey, etc., written by Captaine Smith, etc. Oxford. Printed by Joseph Barnes. 1612."
8:2 In the little dictionary of the language of the savages of Virginia which is printed in the same pamphlet, Captain Smith translates "Oke" simply by "gods."
9:1 See The Works of Capt. John Smith of Willoughby etc. Edited by Edward Arber. Birmingham, 1884, pp. 74 ff.
10:1 The Religious Ceremonies and Customs of the Several Nations of the Known World. III., p. 129.
10:2 See his work, De rebus oceanicis et novo orbe.

History of the Devil, by Paul Carus, [1900]

sacred-texts.com

THE DAWN OF A NEW ERA.

Gnostic Societies and Congregations.

THE TRANSITION from the Old to the New Testament is an age of unrest. The Jews had become familiar with the civilisation of Assyria and Babylonia, and enjoyed friendly relations with the Persians. But the intercourse and general exchange of thought among the nations of Western Asia became more extended and grew livelier since Alexander the Great's time, for now Greek as well as Indian views mixed and produced a powerful fermentation in the religious beliefs of the people. We may fairly assume that the doctrines of the Hindu reached Syria in vague and frequently self-contradictory forms, but they were new and attractive, and apt to revolutionise the traditional ethics of the people. Formerly procreation of children was regarded as a duty and the acquisition of wealth as a blessing, now it became known that there were also people who sought salvation in absolute chastity and poverty. The highest morality of the monks of India was no longer the strength of maintaining oneself in the struggle for existence, but the surrender of all strife and a radical renunciation of self.
p. 138
There are especially three ideas which dominated the whole movement and acted as a leaven in the dough: the idea of the spirituality of the soul, the hope of the soul's escape from bodily existence, and the method of obtaining this liberation by wisdom (σοφία) or enlightenment (γνῶσις).
The realisation of the Gnostic ideal was called πληρῶμα or fulfilment, which was either expected by the soul's attainment of salvation after the fashion of the Buddhist Nirvana, or for the whole world through the appearance of a savior--a messiah.
The spirit of the times showed itself in the foundation of various religious societies, which originated somewhat after the fashion of the modern theosophical movements. There were bands of students of the new problems in almost all larger cities, who investigated the doctrines of salvation and immortality, and in addition there were enthusiasts who tried to apply the new principles in practical life. The former called themselves μαϑηταί, learners or disciples, the latter holy ones (ἅγιοι), or healers (θεραπευταί, therapeutae). 1
With regard to the problem of evil, the most peculiar sect were the Gnostics of Syria whom the Church fathers called serpent-worshippers or Ophites, because on becoming acquainted with the Biblical books they regarded Yahveh, the demiurge or author of this visible and material world, as an evil deity while the serpent

p. 139
with his promise of giving knowledge or gnosis to man, appeared to them as a messenger of the true and good God. This God of goodness, they declared, was unlike Yahveh free of passions and full of love and mercy. He was, as Irenæus informs us, triune, being at once the Father, the Son, and the Spirit. The Father is the prototype of man, an idea which is carried out in the Cabala as the Adam Kadmon; the Son is the eternal reason or comprehension (Ἒννοια), and the Spirit is the female principle of spiritual generation.

Click to view
THE CHRISTIAN TRINITY, GOD FATHER, SON, AND HOLY GHOST. (Old German School. Reproduced from Muther.)

Similar ideas concerning the triune Godhead and the salvation from evil are reported of other sects and especially of Simon Magus who is mentioned in the Acts as having been baptised by St. Peter and condemned for his opinion that the Holy Ghost could be bought with money.
We know of sects in Judæa the Nazarenes, the Sabians 1 or Baptisers, the Essenes, and the Ebionites, which were born of the same seeking spirit of the age. But we must bear in mind that the members of these societies

p. 140
belonged exclusively to the poorer class of society and formed a third party which was quite distinct from the orthodox Pharisees and the liberal Sadducees. 1 They are to us of importance, however, because from their midst proceeded the man who was destined to become the standard bearer of a new faith and the representative incarnation of the new religion--Jesus of Nazareth.

The Apocrypha of the Old Testament.

The literature of this period was no longer received into the canon of the Old Testament and is therefore in spite of many good qualities even to the present day regarded as apocryphal.

p. 141
The new world-conception which emphasised the contrast between body and soul developed a new moral ideal; and the conception of evil underwent the same subtle changes as the conception of goodness. Since the lower classes began to make their influence felt, it is natural that in the Apocryphal Books of the Old Testament

Click to view
ASMODI, AN EVIL SPIRIT, CAST OUT BY PRAYER.
(After Schnorr von Carolsfeld.)

the conception of Satan grew more mythological and at the same time more dualistic. He developed into an independent demon of evil, and now, perhaps under the influence of Persian views, the adversary of man became the adversary of God himself.
In the story of Tobit (150 B. C.) an evil spirit called Asmodi plays an important part. His name which in its
p. 142
original form is Aeshma Daeva, indicates a Persian origin. He tries to prevent Sarah's marriage, because he is in love with her himself. In the Talmud, Asmodi develops into the demon of lust.
Very valuable books among the Apocrypha are the book of Daniel and the two books of Esdras; but the noblest thoughts are mixed with Judaistic chauvinism and bitter hatred of the Gentile nations.
Esdras anticipates the general eschatology as well as many smaller details of the Christian doctrines in a more definite shape than any other author of the period. He even proclaims (2 Esdras, vii. 28) the name of the Saviour whom the Lord calls "my son Jesus." 1
Esdras mentions two abysmal beings, Enoch and Leviathan, but they do not take any part in the production of evil. He might as well have omitted to mention them. In the name of God, an angel explains to him the origin of evil as follows in a simile which reminds us of both the Buddhist parable of the city of Nirvana and Christ's Sermon on the Mount:
"A city is builded, and set upon a broad field, and is full of all good things: The entrance thereof is narrow, and is set in a dangerous place to fall, like as if there were a fire on the right hand, and on the left a deep water: And one only path between them both, even between the fire and the water, so small that there could but one man go there at once. If this city now were given unto man for an inheritance, if he never shall pass the danger set before it, how shall he receive this inheritance?'
"And I said, 'It is so, Lord.'"Then said he unto me, Even so also is Israel's portion.

p. 143
[paragraph continues]Because for their sakes I made the world: and when Adam transgressed my statutes, then was decreed that now is done. Then were the entrances of this world made narrow, full of sorrow and travail; they are but few and evil, full of peril and very painful. For the entrances of the elder world were wide and sure, and brought immortal fruit. If then they that live labor not to enter these strait and painful things, they can never receive those that are laid up for them.'" (2 Esdras, vii, 6-14.)
A peculiarly interesting apocryphal work is ascribed to the patriarch Enoch.
The book of Enoch undertakes to explain in allegorical form God's plan of the world's history. The book is not yet Christian but shows many traces of doctrines professed by the sects which appeared at the beginning of the Christian era as competitors of Christianity.
While Enoch's demonology smacks of the religious myths of the Gentiles, his ideas of salvation from evil betray Gnostic tendencies.
We read, for example, in Chapter 42:
"Wisdom came to live among men and found no dwelling-place. Then she returned home and took her seat among the angels."
We read of the Messiah, commonly designated "the son of a woman," sometimes "the son of man," and once "the son of God," that he existed from the beginning:
"Ere the sun and the signs [in the zodiac] were made, ere the stars of the heavens were created, his name was pronounced before the Lord of the spirits. Before the creation of the world he was chosen and hidden before Him [God], and before Him he will be from eternity to eternity."
p. 144

Click to view
HEAVEN AND HELL.
(After H. F., an Unknown Old-German master.)
Preserving the gnostic Trinity-ideal of God father, God mother, and God son.

p. 145
"All the secrets of wisdom will flow from the thoughts of his mouth, for the Lord of the spirits has given wisdom unto him and has glorified him. In him liveth the spirit of wisdom, and the spirit of Him who giveth comprehension, and the spirit of the doctrine and of the power, and the spirit of all those who are justified and are now sleeping. And He will judge all hidden things, and no one will speak trifling words before Him, for He is chosen before the Lord of the spirits. He is powerful in all secrets of justification, and injustice has no place before Him."
And God says of the sons of the earth:
"I and my son shall unite ourselves with them for ever and aye in the paths of righteousness for all their lives."
The spiritualistic views in the Book of Enoch, especially the supernatural personality of the Messiah, are not peculiarly Christian, but Essenic or Gnostic, standing even in contradiction to the idea that the Messiah would become flesh and live among men as a real man.
It is a pity that we do not possess the original, but only an Ethiopian version of the Book of Enoch, which has been translated into German by Dr. A. Dillmann, for it is of great interest to the historian. It breathes the spirit of a Judaistic Gnosticism, and it is probable that the original Book of Enoch was written in the year 110 B. C. by a Jew of the Pharisee party. 1

The Book of Wisdom and the Gnostic Trinity Idea.

The Book of Wisdom, a product of Alexandrian Judaism, showing traces of both Greek and Eastern influences, speaks of the Devil as having through envy introduced death into the world. We read:

p. 146

Click to view
THE HOLY TRINITY IN THE VATICAN.
(After Pietro Berrettini. Reproduced from Il Vaticano, plate xx.)

p. 147
"God created man to be immortal, and made him to be an image of his own eternity; nevertheless, through envy of the Devil came death into the world, and they that do hold of his side do find it."
The Wisdom literature shows many traces of Indian influence. The very word wisdom, orsophia, seems to

Click to view
THE BUDDHIST TRINITY, THE BUDDHA, THE DHARMA, THE SANGHA.
(Japanese wood carving; Musée Guimet.)

be a translation of the term bodhi. At the same time, the trinity idea begins to take root in the Jewish mind, the oldest form of it being moulded after the pattern of the family, which consists of father, mother, and child. The Wisdom books represent the relation of Sophia to God as his spouse and the Messiah as their son. Many Gnostics used the terms Sophia, Pneuma, and Logos as names for
p. 148
the second person of the Deity, who represented the divine motherhood of the God-man. But during the first period of the development of the Christian Church, the ideal of a God-mother was abandoned, the Logos was identified with God the Son, who now became the second person of the Trinity; and the name Pneuma or spirit was alone retained for the third person. The Gnostic Trinity-conception, however, left its trace in the Christian apocrypha, for in "the Gospel according to the Hebrews" Christ spoke of the Holy Ghost as his mother. 1

Click to view
THE TRINITY AND MARY.
(By Ambrogio Fossano, called Borgognone. Formerly in the S. Simpliciano at Milan, now at the Brera. After Lübke.)

The Trinity idea is of a very ancient origin. We encounter it in the religion of Babylon (see p. 40), in Brahmanism (see p. 75), and in Buddhism. The Buddhists take refuge in the Buddha, the Dharma, and the Sangha, called the three jewels, representing (1) Buddha the teacher, (2) the Buddhist religion or the good law, and (3) the Buddhist brotherhood or Church. The Trinity doctrine is not contained in the New Testament, all

p. 149
the passages which seem to involve it being spurious; but it forms an integral part of almost all Gnostic systems, where it either appears as three abstract principles, or as the family relation of Father, Mother, and Child, viewed as one.

Click to view
THE CHRISTIAN TRINITY.
From the Iconographie Chrétienne. (Reproduced from Bastian's Ethnol. Bilderbuch, plate xvii.)

The Trinity idea of God as a divine unity of Father, Mother, and Christ-child was retained among the Oriental Christians to the days of the rise of Mohammedanism. The Koran knows as yet nothing of the spiritualised Trinity conception of the Western Church, but represents the Christian Trinity as consisting of God, Christ, and Mary. And this Gnostic Trinity-conception is a natural ideal which in the further development of Christianity proved strong enough to influence the Roman Catholic Church in her devotion to Mary, the mother of Christ, whose personality was sometimes superadded to the Trinity, and sometimes even suffered to replace the Holy Ghost.
The more abstract form of the Trinity, emphasising it as a triunity, found its artistic expression in pictures
p. 150
of God as possessed of three faces. The most striking among these productions is an old oil painting which was discovered by a German artist at Salerno and published for the first time inDie Gartenlaube (1882, No. 47). The four eyes in their meditative attitude make a weird impression on the spectator, the three elongated noses show a freedom from sensuality, the brown hair and beard indicate strength, the broad forehead wisdom.

Click to view
THE TRINITY OF SALERNO.
Byzantine style of Lower Italy, probably of the XIII. century. Sketched by the artist of the Gartenlaube in an inn at Salerno from the original painting which has been sold in the mean time to an Englishman.

A Modern Gnostic.

Jacob Böhme's philosophy is, in this connexion, of interest because it represents a revival of the spirit of Gnosticism in its best and most typical form. It may serve as a substitute to characterise by way of example the modes of thought of the ancient Gnostic systems and their comprehension of the problem of evil.
Jacob Böhme was a German mystic, born in 1575 at Alt-Seidenberg near Görlitz in Silesia. Like David he was in his childhood a shepherd. Having served from his fourteenth year as a shoemaker's apprentice and being
p. 151

Click to view
JACOB BÖHME.

affiliated with the shoemaker guild, he established himself as a master shoemaker in Görlitz in 1599. Later on in his life he changed his trade for that of a glover. His books circulated during his life-time in manuscript-form only, but even this sufficed to make his name known beyond the limits of his native town. He died on Sunday, November 17th, 1624, at his home in Görlitz, much admired by his friends and persecuted by some narrow-minded enemies who showed their malice even after his death by defacing the monument of the deceased philosopher. The best evidence, however, of his genius and the recognition which his honest aspirations found among his fellow citizens appears in the fact that the son of the Rev. Gregorius Richter, the pastor primarius of Görlitz and the bitterest antagonist of Jacob Böhme, edited a collection of extracts from his writings, which were afterwards published complete at Amsterdam in the year 1682.
The similarity of Jacob Böhme's speculations to Gnosticism is apparent, but the coincidence is almost
p. 152
spontaneous. His education was very limited, and he was only superficially familiar with the theories of Paracelsus (Theophrastus Bombast von Hohenheim, 1493-1541), Kaspar Schwenkfeld (1490-1561), and Valentin Weigel (1533-1588). His own system is original with him. It is mainly due to a reflection on the Bible, which he read with a deeply religious spirit but preserving at the same time great independence of thought.

Click to view
VIGNETTE OF JACOB BÖHME'S BOOK ON THE THREEFOLD LIFE OF MAN,
Illustrating the three principles which pervade life, consisting of the principles of Good and Evil as unfolded in Time.

Jacob Böhme conceives God as the unfathomable ground of existence, as the Ungrund. His biographer in the Encyclopædia Britannica, says of his philosophy:
"Nature rises out of Him, we sink into Him.... The same view when offered in the colder logic of Spinoza, is sometimes set aside as atheistical.
"Translating Böhme's thought out of the uncouth dialect of material symbols (as to which one doubts sometimes whether he means them as concrete instances, or as pictorial illustrations, or as a more memoria technica) we find that Böhme conceives of the correlation of two triads of forces. Each triad consists of a thesis, an antithesis, and a synthesis, and the two are connected by an important link. In the hidden life of the Godhead, which is at once Nichts and Alles, exists the original triad, viz., Attraction, Diffusion, and their resultant, the Agony of the unmanifested Godhead. The transition is made; by an act of will the divine Spirit comes to Light; and immediately the manifested life appears in the triad of Love, Expression,
p. 153
and their resultant Visible Variety. As the action of contraries and their resultant are explained the relations of soul, body, and spirit, of good, evil, and free will; of the spheres of the angels, of Lucifer, and of this world.
"It is a more difficult problem to account on this philosophy for the introduction of evil. . . . Evil is a direct outcome of the primary principle of divine manifestation-it is the wrath side of God."

Click to view
THE THREE PRINCIPLES
Frontispiece of Jacob Böhme's book on the subject and illustrating his religious philosophy.

 1

The problem of the idea of evil is very prominent in Jacob Böhme's philosophy, and has found a monistic solution. Without identifying good and evil, he arrives at the conclusion that the existence of evil is intrinsically necessary and unavoidable; it is ultimately rooted in the nature of God himself. The yearning for self-realisation constitutes a suffering in God himself, and in the act of revealing himself his will manifests both the bright and the dark aspect of life.
Jacob Böhme anticipates Schopenhauer. He says, in his book on "The Threefold Life of Man," p. 56: 1

p. 154
"For all things stand in the will, and in the will they are conducted. If I do not conceive a will to walk, my body remaineth at a stand-still. Therefore my will beareth me, and if I have no desire for [moving to] some place, there is no will in me. But if I desire something else, it is of the essence the will.
"The eternal word is the eternal will."--Ibid., p. 17.
Materiality and sensuality are identified with sin, and sin begins not with the actual fall but with lusting, sleep being a symptom of this condition.
"Before his sleep Adam was in the form of an angel, but after his sleep he had flesh and blood, and there was a clod of the ground in his flesh."--Die drey Principien, p. 221.
With all his gnostic tendencies Jacob Böhme is not a dualist but a monist. The duality of life viewed under the aspect of a higher unity constitutes a trinity whose three principles are represented in the frontispiece of Jacob Böhme's book on the subject 1 as two overlapping spheres which by meeting produce a third domain. There is an eternal goodness, and there is an eternal badness, and there is an eternal mixture of both. The eternal goodness contains the divine spirit and all the angels. But the sphere of badness is no less eternal. It is in its ultimate constitution the materiality of the world. The original Adam (a kind of Platonic prototype of man) was spiritual: his fall begins with his falling to sleep (p. 124), the result of carnal desire which changes his nature and leads to the creation of the woman to tempt him.
But Jacob Böhme is not a dualist, for he conceives of the three spheres as being one. He says in his book on The Threefold Life of Man, p. 16:

p. 155
"We remind the God-loving and seeking reader to recognise this of God. He should not concentrate his mind and senses to seek the pure Godhead in loneliness, high above the stars, as living solely in the heavens.... No, the pure Godhead is everywhere, entirely present in all places and ends. There is everywhere the birth of the Holy Trinity in one Being, and the angelic world reaches unto all the ends wherever thou mayest think; even into the middle of the earth, stones, and rocks; consequently also into Hell; briefly, the empire of the wrath of God is also everywhere."
Jacob Böhme does not believe in the letter but in the spirit of the Bible; and although he is counted a mystic, the illumination which he seeks is as sober as you can expect of a man of his culture. He freely utilises the Scriptures, but urges good Christians to seek the key to the problems of existence deeper. He says: "No one can come to God except through the Holy Ghost," and by the "Holy Ghost" he understands this spiritual illumination of heart and mind. He says (ibid., 15-16):
"Search for the ground of nature. Thus you will comprehend all things. And do not madly go for the mere letter of the histories, nor make any blind laws according to your own imaginings wherewith you persecute one another. In this you are blinder than the heathen. Search for the heart and spirit of the Scriptures that the spirit may be born in you, and that the center of the Divine Love may be unlocked in you. Thus you may recognise God and speak of him rightly. For out of the histories merely, no one shall call himself a master, cogniser, and knower of the Divine essence, but out of the Holy Ghost which appeareth in another principium in the center of man's life, and only to him who searches rightly and seriously."
Jacob Böhme condenses his philosophy in his explanation of the frontispiece of his Threefold Life, where he says:
p. 156
"Every work indicates by its form, essence, and character, the wisdom and virtue of its maker. Now if we contemplate the grandly marvellous edifice of the visible heaven and earth, consider their motions, inquire into their efficiencies and forces, and judge of the differences of the bodies of the creature, how they are hard and soft, gross and subtile, dark and radiant, opaque and pellucid, heavy and light: we shall at once discover the twofold mother of the revelation of God, viz., darkness and light which have breathed themselves out of all their forces and sealed miracles and form themselves together with the firmament, the stars, the elements, and all the visible conceivable creatures, where life and death, goodness and evil are at once in each thing. That is the third of the two hidden lives and it is called time contending with vanity. . . .
"Thus this world standeth in the mixed life of time between light and darkness as a genuine mirror of the two, in which the marvels of eternity are revealed in the form of time through the Word, as John announces. All things were made by it, and without it was not anything made that was made."
The Gnostic movement and especially its Jewish phase, manifesting itself in sectarian life and in the post-canonical literature, is of greater importance than is generally admitted, for it prepared the way for Christianity. Many Christian dogmas, such as the bodily resurrection of the dead, the Messiah as the soul of man, the approach of the day of judgment, are in the Old Testament Apocrypha, as it were, tentatively pronounced. A comprehensive formulation of the new religious ideals begins to be needed; and the people find at last in Jesus of Nazareth a leader whose powerful personality affords a centre around which the fermenting innovations can crystallise into an organised institution, the Christian Church, destined to become a new and most influential factor in the history of the world.

---

Footnotes

138:1 Philo explains the name "therapeutae" also as "worshippers." The genuineness of Philo's book De vita contemplativa and with it the very existence of the therapeutae has been doubted by p. E. Lucius, whose views, however, are thoroughly refuted by Fred. C. Conybeare, Philo About the Contemplative Life (Clarendon Press, Oxford, 1895)
139:1 St. John the Baptist was a Sabian. The name is derived from ‏צָבָע‎ (tsabha). to baptise.
140:1 The word Essenes, or Essees (in Greek Ἐσσηνοί and Ἐσσαῖοι, in Latin Esseni), is derived by Ewald from ‏חַצָּו‎ preserver, guardian, a rabbinical term, because they called themselves "watchers, guardians, servants of God." Others derive the word from ‏אָסָא‎ (to heal). Both derivations would remind one of the Therapeutae. The root ‏הָסָה‎ (to fly, to take refuge) seems to be quite probable, philologically considered, especially as the word is used in the sense in which the Buddhist takes refuge in the Dharma, illustrated in such phrases as ‏חַסָה בַּ יהוה‎ (to take refuge in God), Psalms ii. 12; v. 15; vii. 2; xxv. 20; xxxi. 2; xxxvii 40, etc. A fourth derivation is from ‏חָסָר‎ (to be pious, to be enthusiastic, to be zealous in love). Philo says they are called "Essenes" on account of their holiness (παρὰ τὴν ὁσιότητα) and uses the term ὅσιοι, i. e., "the saints," or "the holy ones," as a synonym for Essenes. This hint, however, is of little avail, as it would suit almost any one of the various derivations.
The word Ebionites ‏אֶבְינִים‎ means the poor.
The early Christians seem to have been most closely allied with the Nazarenes, for as early as in the year 54 of our era (see Harnack's Chronologie, p. 237) St. Paul was accused by the Jewish authorities of being a ringleader of the sect of the Nazarenes. (Acts, xxiv. 5.)
The name Ναζωραϊοι (sometimes Ναζαρηνοί) has nothing to do with the name of the town of Nazareth (Ναζαρέϑ), which was presumably written with a ‏צ‎ (Tsaddi) or sharp ts sound. The name Nazareth is nowhere mentioned in its original Aramaic form, and occurs only in the New Testament whence it made its way into the patristic literature of later Christianity. Neither must the name Nazarene be confounded with Nazarite ‏נָזִיר‎ an abstainer, who as a visible sign of his vow let his hair grow, but both words may have been derived from the same root ‏נָזַרי‎, the former in the sense of "Separatist." The Niphel of the verb means "to separate oneself from others; to abstain. to vow, to devote oneself to."
142:1 The passage is of course subject to the suspicion of being a later interpolation.
145:1 See Dillmann, Das Buch Henoch, p. xliv.
148:1 Hieron. adv. Pelag. III., 2.
153:1 Hohe und teife Gründe von dem Dreyfachen Leben des Menschen nach dem Geheimnüss der drey Principien göttlicher Offenbahrung. Geschrieben nach göttlicher Erleuchtung, Amsterdam, 1682.
154:1 Beschreibung der drey Principien göttlichen Wesens. Amsterdam, 1682.